Нетъ милее места,чемъ у дяди Зееста
Любимым местом сотрудников «Искры» был ресторанчик Зееста. В. Крестовский так описывал эта место:Нетъ лучше места,
Чемъ у дяди Зееста
Скромный ресторанъ
За буфетомъ Густи
С радости или грусти
Будешь сытъ и пьянъ.
Ресторан помещался в деревянном одноэтажном здании на площади Александринского театра, где выстроили каменный дом Консерватории, затем ресторан Ефремова на Невском. При ресторане Зееста был кегельбан, и по воскресеньям устраивались завтраки по 60 копеек с персоны с водкой, которые назывались «Krebs und Wurstessen», так как в числе закусок всегда были сосиски и раки, а в ресторане Ефремова по вечерам бывали танц-классы. В ресторан Зееста ходили и критики: Аполлон Григорьев, Мей, В. Крестовский. После спектакля в Александринском театре у Зееста было много актеров. Вообще-то ресторан Зееста больше походил на клуб, так как посетители хорошо знали друг друга, и старик Зеест был знаком почти со всеми. Подсаживался к столам знакомых, ставил вино и пиво иногда пил так, что его уводили спать в его комнату. Ночевали и знакомые посетители ресторана, слишком усердно поддерживавшие торговлю буфета. А за буфетом стояла молодая полная блондинка Густя. Поэты воспевали Густю на все лады. И много пили. Сам Н.А. Лейкин вспоминал, что пили много из разной посуды. Только из самоварных крышек пить не пришлось. И часто случалось, допивались до белой горячки. «Мы жили тогда вместе с Помяловским», - вспоминал Н. Лейкин. «Долго он пил, колобродил и, наконец, захворал. Пришлось его в больницу везти, но сапогов у него не было, так что пришлось ему дать валенки. Стал он их одевать, да как закричит: «Птицы! Птицы!». Птицы ему померещились в валенках-то. Едва усадили на извозчика :». Впрочем, усиленное поклонение Бахусу считалось прямо таки обязательным. Это было какое-то бравирование, «надсад», лучших людей шестидесятых годов. Недоделанные реформы только разожгли желание деятельности, но не удовлетворили его. Наиболее чувствительные и отзывчивые - писатели - увидели, что свобода, которая им рисовалась в их воображении - миф, иллюзия. И эти «умные, соль земли стали с горя пить чару зелена вина и допились до того, что в самом цвете сошла в могилу. Последним из этого ряда, да и то в силу своей осторожности и умеренности был Н.А. Лейкин».
Между тем, пожалуй, сказывалась здесь своя специфика. Нет, не пьянство, но стремление к созданию некой иллюзорно-творческой атмосферы. Вот, например, как представлялся описанный выше феномен молодому провинциалу, оставившему нам свой дневник (речь идет о М.Е. Салтыкове-Щедрине): на это у нас и слово даже придумано - жуировать. А жуировать совсем не значит ходить в публичную библиотеку, посещать лекции профессора Сеченова. Это означало: «Buvons, chantons, dansons et aimons!», - то есть: «Будем пить, петь, танцевать и любить!». И красноречиво добавляет: «Тупа грамматика, косноязычна риторика, если их не оплодотворяет струя редерера». Еще забавнее выглядит археолог, защищающий реферат по монетному делу на Руси. И его не покидает мысль: «Вот ужo выпьем из той самой урны, в которой хранился прах Овидия». Вот где настоящая русская подоплека, а совсем не там, где ищут бесплодно глаголемые славянофилы. Москва поняла это в совершенстве, и оттого едят там, как бы походя. Никакое полезное предприятие немыслимо, если оно время от времени не освежается обедом с устрицами и шампанским».
Тем временем забытый дядюшка Зеест говорил, что эти завтраки по 60 копеек приносят ему убыток. Покрыть расходы можно было только виноградным вином, а братья пили мало. Вскоре Зеест прекратил свои завтраки с раками и колбасами.
Воспевали и в обличительных стихах рестораны. По поводу скандала в танц-классе ресторана Ефремова писал Жулев в «Искре»:
Двадцать первого апреля
Для любви и хмеля
Господин Ефремов
Созвал дам из всех гаремов...
Оставить свой отзыв: